Трактир жизни - Страница 32

«Над синим мраком ночи длинной…»

Над синим мраком ночи длинной
Не властны горние огни,
Но белы скаты и долина.
– Не плачь, не плачь, моя Кристина,
Дитя мое, усни.
– Завален глыбой ледяною,
Во сне меня ласкает он.
Родная, сжалься надо мною.
Отраден лунною порою
Больному сердцу стон.
И мать легла – одна девица,
Очаг, дымя, давно погас.
Уж полночь бьет. Кристине мнится,
Что у порога гость стучится.
– Откуда в поздний час?
– О, отвори мне поскорее
И до зари побудь со мной.
Из-под креста и мавзолея
Несу к тебе, моя лилея,
Я саван ледяной.
Уста сливались, и лобзанья,
Как вечность, долгие, росли,
Рождая жаркие желанья.
Но близко время расставанья.
Петуший крик вдали.
Умолк в тумане золотистом
Кудрявый сад, и птичьим свистом
Он до зари не зазвучит;
Певуний утомили хоры,
И солнца луч, лаская взоры,
Струею тонкой им журчит.
Уж на лимонные леса
Теплом дохнули небеса.
Невнятный шепот пробегает
Меж белых роз, и на газон
Сквозная тень и мирный сон
С ветвей поникших упадает.
За кисеею сень чертога
Царевну охраняла строго,
Но от завистливых ночей
Эмир таить не видел нужды
Те звезды ясные очей,
Которым слезы мира чужды.
Аишу-дочь эмир ласкал,
Но в сад душистый выпускал
Лишь в час, когда закат кровавый
Холмов вершины золотит,
А над Кордовой среброглавой
Уж тень вечерняя лежит.
И вот от мирты до жасмина
Однажды ходит дочь Эддина,
Она то розовую ножку
В густых запутает цветах,
То туфлю скинет на дорожку,
И смех сверкает на устах.
Но в чащу розовых кустов
Спустилась ночь… как шум листов,
Зовет Аишу голос нежный.
Дрожа, назад она глядит:
Пред ней, в одежде белоснежной
И бледный, юноша стоит.
Он статен был, как Гавриил,
Когда пророка возводил
К седьмому небу. Как сиянье,
Клубились светлые власы,
И чисто было обаянье
Его божественной красы.
В восторге дева замирает:
«О гость, чело твое играет,
И глаз лучиста глубина;
Скажи свои мне имена.
Халиф ли ты? И где царишь?
Иль в сонме ангелов паришь?»
И ей с улыбкой – гость высокий:
«Я – царский сын, иду с востока,
Где на соломе свет узрел…
Но миром я теперь владею,
И, если хочешь быть моею,
Я царство дам тебе в удел».
«О, быть с тобою – сон любимый,
Но как без крыльев улетим мы?
Отец сады свои хранит:
Он их стеной обгородил,
Железом стену усадил,
И стража верная не спит».
«Дитя, любовь сильнее стали:
Куда орлы не возлетали,
Трудом любовь проложит след,
И для нее преграды нет.
Что не любовь – то суета,
То сном рожденная мечта».
И вот во мраке пропадают
Дворцы, и тени сада тают.
Вокруг поля. Они вдвоем.
Но долог путь, тяжел подъем…
И камни в кожу ей впились,
И кровью ноги облились,
«О, видит Бог: тебя люблю я,
И боль, и жажду, все стерплю я…
Но далеко ль идти нам, милый?
Боюсь – меня покинут силы».
И вырос дом – черней земли,
Жених ей говорит: «Пришли.
Дитя, перед тобой – Ловец
Открытых истине сердец.
И ты – моя! Зачем тревога?
Смотри – для брачного чертога
Рубины крови я сберег
И слёз алмазы для серег;
Твои глаза и сердце снова
Меня увидят, и всегда
Среди сиянья неземного
Мы будем вместе… Там…» – «О да», –
Ему сказала дочь эмира –
И в келье умерла для мира.

«Пускай избитый зверь, влачася на цепочке…»

Пускай избитый зверь, влачася на цепочке,
Покорно топчет ваш презренный макадам,
Сердечных ран своих на суд ваш не отдам,
Принарядивши их в рифмованные строчки.
Чтоб оживить на миг огонь заплывших глаз,
Чтоб смех ваш вымолить, добиться сожаленья,
Я ризы светлые стыда и вдохновенья
Пред вами раздирать не стану напоказ.
В цепях молчания, в заброшенной могиле
Мне легче будет стать забвенной горстью пыли,
Чем вдохновением и мукой торговать.
Мне даже дальний гул восторгов ваших жуток –
Ужель заставите меня вы танцевать
Средь размалеванных шутов и проституток?

Последнее воспоминание

Глаза открыты и не видят… Я – мертвец…
Я жил… Теперь я только падаю… Паденье,
Как мука, медленно и тяжко, как свинец,
Воронка черная без жалоб, без боренья
Вбирает мертвого. Проходят дни… года,
И ночь, и только ночь, без звука, без движенья.
Я понимаю всё… Но сердце? И сюда
Схожу ли стариком иль пору молодую
Покинул… и любви сияла мне звезда?..
Я – груз, и медленно сползаю в ночь немую;
Растет, сгущается забвенье надо мной…
Но если это сон?.. О нет, и гробовую
Я помню тень, и крик, и язву раны злой…
Всё это было… и давно… Иль нет? Не знаю…
О ночь Небытия! Возьми меня… я твой…
Там… сердце на куски… Припоминаю.

Из стихотворения «Призраки»

1

С душой печальною три тени неразлучны,
Они всегда со мной, и вечно их полет
Пронзает жизни сон, унылый и докучный.
С тоской гляжу на них, и страх меня берет,
Когда чредой скользят они безгласны,
И сердце точит кровь, когда их узнает;
Когда ж зеницы их в меня вопьются властно,
Терзает плоть мою их погребальный пыл,
Мне кости леденит их пламень неугасный.
Беззвучно горький смех на их устах застыл,
Они влекут меня меж сорных трав и терний:
Туда, под тяжкий свод, где тесен ряд могил…
Три тени вижу я в часы тоски вечерней.

2

Уста землистые и длани ледяные, –
Но не считайте их за мертвецов.
Увы! Они живут, укоры сердца злые!
О, если бы я мог развеять тучи снов,
О, если б унесла скорее месть забвенья
Цветы последние торжественных венцов!
Я расточил давно мне данные куренья,
Мой факел догорел, и сам алтарь, увы!
В пыли и копоти лежит добычей тленья.
В саду Божественном душистой головы
Лилее не поднять, – без страсти, без желаний
Там влагу выпили, там корни выжгли вы,
Уста землистые и ледяные длани.