Трактир жизни - Страница 24

К оглавлению

24

Dесrеsсеndo

Из тучи с тучей в безумном споре
Родится шквал, –
Под ним зыбучий в пустынном море
Вскипает вал.
Он полон страсти, он мчится гневный,
Грозя брегам.
А вслед из пастей за ним стозевный
И рев и гам…
То, как железный, он канет в бездны
И роет муть,
То, бык могучий, нацелит тучи
Xвостом хлестнуть…
Но ближе… ближе, и вал уж ниже,
Не стало сил,
К ладье воздушной хребет послушный
Он наклонил.
И вот чуть плещет, кружа осадок,
А гнев иссяк…
Песок так мягок, припек так гладок:
Плесни – и ляг!

За оградой

Глубоко ограда врыта,
Тяжкой медью блещет дверь…
Месяц! месяц! так открыто
Черной тени ты не мерь!
Пусть зарыто – не забыто…
Никогда или теперь.
Так луною блещет дверь.
Мало ль сыпано отравы?
Только зори ль здесь кровавы,
Или был неистов зной,
Но под лунной пеленой
От росы сомлели травы…
Иль за белою стеной
Страшно травам в час ночной?..
Прыгнет тень и в травы ляжет,
Новый будет ужас нажит…
С ней и месяц, заодно ж –
Месяц в травах точит нож.
Месяц видит, месяц скажет:
«Убежишь… да не уйдешь…»
И по травам ходит дрожь.

«Если больше не плачешь, то слезы сотри…»

Если больше не плачешь, то слезы сотри:
Зажигаясь, бегут по столбам фонари,
Стали дымы в огнях веселее
И следы золотыми в аллее…
Только веток еще безнадежнее сеть,
Только небу, чернея, над ними висеть…
Если можешь не плакать, то слезы сотри:
Забелелись далеко во мгле фонари.
На лице твоем, ласково-зыбкий,
Белый луч притворился улыбкой…
Лишь теней все темнее за ним череда,
Только сердцу от дум не уйти никуда.

«В небе ли меркнет звезда…»

В небе ли меркнет звезда,
Пытка ль земная все длится –
Я не молюсь никогда,
Я не умею молиться.
Время погасит звезду,
Пытку ж и так одолеем…
Если я в церковь иду,
Там становлюсь с фарисеем.
С ним упадаю я нем,
С ним и воспряну, ликуя…
Только во мне-то зачем
Мытарь мятется, тоскуя?..

Мелодия для арфы

Мечту моей тоскующей любви
Твои глаза с моими делят немо…
О белая, о нежная, живи!
Тебя сорвать мне страшно, хризантема.
Но я хочу, чтоб ты была одна,
Чтоб тень твоя с другою не сливалась
И чтоб одна тобою любовалась
В немую ночь холеная луна…

«Когда б не смерть, а забытье…»

Когда б не смерть, а забытье,
Чтоб ни движения, ни звука…
Ведь если вслушаться в нее,
Вся жизнь моя – не жизнь, а мука.
Иль я не с вами таю, дни?
Не вяну с листьями на кленах?
Иль не мои умрут огни
В слезах кристаллов растопленных?
Иль я не весь в безлюдье скал
И черном нищенстве березы?
Не весь в том белом пухе розы,
Что холод утра оковал?
В дождинках этих, что нависли,
Чтоб жемчугами ниспадать?..
А мне, скажите, в муках мысли
Найдется ль сердце сострадать?

Песни с декорацией

1
Гармонные вздохи

Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки.

Под яблонькой, под вишнею
Всю ночь горят огни, –
Бывало, выпьешь лишнее,
А только ни-ни-ни.
. . . . . . . . . . . . .
Под яблонькой кудрявою
Прощались мы с тобой, –
С японскою державою
Предполагался бой.
С тех пор семь лет я плаваю,
На шапке «Громобой», –
А вы остались павою,
И хвост у вас трубой…
. . . . . . . . . . . . .
Как получу, мол, пенцию,
В Артуре стану бой,
Не то, так в резиденцию
Закатимся с тобой…
. . . . . . . . . . . . .
Зачем скосили с травушкой
Цветочек голубой?
А ты с худою славушкой
Ушедши за гульбой?
. . . . . . . . . . . . .
Ой, яблонька, ой, грушенька,
Ой, сахарный миндаль, –
Пропала наша душенька,
Да вышла нам медаль!
. . . . . . . . . . . . .
На яблоне, на вишенке
Нет гусени числа…
Ты стала хуже нищенки
И вскоре померла.
Поела вместе с листвием
Та гусень белый цвет…
. . . . . . . . . . . . .
Хоть нам и всё единственно,
Конца японцу нет.
. . . . . . . . . . . . .
Ой, реченька желты-пески,
Куплись в тебе другой…
А мы уж, значит, к выписке…
С простреленной ногой…
. . . . . . . . . . . . .
Под яблонькой, под вишнею
Сиди да волком вой…
И рад бы выпить лишнее,
Да лих карман с дырой.

2
Без конца и без начала

Колыбельная.

Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется со сном.

Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою!
Полюбился нам буркот,
Что буркотик, серый кот…
Как вечор на речку шла,
Напевать его звала.
«Ходи, Васька, ночевать,
Колыбель со мной качать!»
. . . . . . . . . . . . .
Выйду, стану в ворота,
Встрену серого кота…
Ба-ай, ба-ай, бай-баю,
Баю милую мою…
. . . . . . . . . . . . .
Я для того для дружка
Нацедила молока…
Кот латушку облизал,
Облизавши, отказал.
. . . . . . . . . . . . .
Отказался напрямик:
(Будешь спать ты, баловник?)
«Вашей службы не берусь:
У меня над губой ус.
Не иначе, как в избе
Тараканов перебей.
Тараканы ваши злы.
Съели в избе вам углы.
Как бы после тех углов
Да не съели мне усов».
. . . . . . . . . . . . .
Баю-баю, баю-бай,
Поскорее засыпай.
. . . . . . . . . . . . .
Я кота за те слова
Коромыслом оплела…
Коромыслом по губы:
«Не порочь моей избы.
Молока было не пить,
Чем так подло поступить?»
. . . . . . . . . . . . .
(Сердито.)
Долго ж эта маета?
Кликну черного кота…
Черный кот-то с печки шасть, –
Он ужо тебе задасть…
Вынимает ребенка из зыбки и закачивает.
(Тише.)
А ты, котик, не блуди,
Приходи к белой груди.
(Еще тише.)
Не один ты приходи,
Сон-дрему с собой веди.
(Сладко зевая.)
А я дитю перевью,
А кота за верею.
Пробует положить ребенка. Тот начинает кричать.
(Гневно.)
Расстрели тебя пострел,
Ай ты нынче очумел?
. . . . . . . . . . . . .
Тщетно борется с одолевающим сном.
Баю-баюшки-баю…
Баю-баюшки-баю…
. . . . . . . . . . . . .

24