Под стоны тяжкие метели
Я думал – ночи нет конца:
Таких порывов не терпели
Наш дуб и тополь месяца.
Но солнце брызнуло с постели
Снопом огня и багреца,
И вмиг у моря просветлели
Морщины древнего лица…
И пусть, как ночью, ветер рыщет,
И так же рвет, и так же свищет, –
Уж он не в гневе божество.
Кошмары ночи так далёки,
Что пыльный хищник на припеке –
Шалун и больше ничего.
1904
В ароматном краю в этот день голубой
Песня близко: и дразнит, и вьется,
Но о том не спою, что мне шепчет прибой,
Что вокруг и цветет, и смеется.
Я не трону весны – я цветы берегу,
Мотылькам сберегаю их пыль я,
Миг покоя волны на морском берегу
И ладьям их далекие крылья.
А еще потому, что в сияньи сильней
И люблю я сильнее в разлуке
Полусвет-полутьму наших северных дней,
Недосказанность песни и муки…1904
Волны тяжки и свинцовы,
Кажет темным белый камень,
И кует земле оковы
Позабытый небом пламень.
Облака повисли с высей,
Помутнелы – ослабелы,
Точно кисти в кипарисе
Над могилой сизо-белы.
Воздух мягкий, но без силы,
Ели, мшистые каменья…
Это – братские могилы,
И полней уж нет забвенья.
1904Севастополь
Клубятся тучи сизоцветно.
Мой путь далек, мой путь уныл.
А даль так мутно-безответна
Из края серого могил.
Вот кем-то врезан крест замшенный
В плите надгробной, и, как тень,
Сквозь камень, Лазарь воскрешенный,
Пробилась чахлая сирень.
Листы пожёлкли, обгорели…
То гнет ли неба, камня ль гнет, –
Но говорят, что и в апреле
Сирень могилы не цветет.
Да и зачем? Цветы так зыбки,
Так нежны в холоде плиты,
И лег бы тенью свет улыбки
На изможденные черты.
А в стражах бледного Эреба
Окаменело столько мук…
Роса, и та для них недуг,
И смерть их – голубое небо.
Уж вечер близко. И пути
Передо мной еще так много,
Но просто силы нет сойти
С завороженного порога.
И жизни ль дерзостный побег,
Плита ль пробитая жалка мне, –
Дрожат листы кустов-калек,
Темнее крест на старом камне.
1904
Луну сегодня выси
Упрятали в туман…
Поди-ка, подивися,
Как щит ее медян.
И поневоле сердцу
Так жутко моему…
Эх, распахнуть бы дверцу
Да в лунную тюрьму!
К тюрьме той посплывались
Не тучи – острова,
И все оторочались
В златые кружева.
Лишь дымы без отрады
И устали бегут:
Они проезжим рады,
Отсталых стерегут,
Где тени стали ложны
По вымершим лесам…
Была ль то ночь тревожна
Иль я – не знаю сам…
Раздышки всё короче,
Ухабы тяжелы…
А в дыме зимней ночи
Слилися все углы…
По ведьминой рубахе
Тоскливо бродит тень,
И нарастают страхи,
Как тучи в жаркий день.
Кибитка всё кривее…
Что ж это там растет?
«Эй, дядя, поживее!»
«Да человек идет…
Без шапки, без лаптишек,
Лицо-то в кулачок
А будто из парнишек…»
«Что это – дурачок?»
«Так точно, он – дурашный…
Куда ведь забрался,
Такой у нас бесстрашный
Он, барин, задался.
Здоров ходить. Морозы,
А нипочем ему…»
И стыдно стало грезы
Тут сердцу моему.
Так стыдно стало страху
От скраденной луны,
Что ведьмину рубаху
Убрали с пелены…
Куда ушла усталость,
И робость, и тоска…
Была ли это жалость
К судьбишке дурака, –
Как знать?.. Луна высоко
Взошла – так хороша,
Была не одинока
Теперь моя душа…
30 марта 1906Вологодский поезд
Вот она – долинка,
Глуше нет угла, –
Ель моя, елинка!
Долго ж ты жила…
Долго ж ты тянулась
К своему оконцу,
Чтоб поближе к солнцу.
Если б ты видала,
Ель моя, елинка,
Старая старинка,
Если б ты видала
В ясные зеркала,
Чем ты только стала!
На твою унылость
Глядя, мне взгрустнулось…
Как ты вся согнулась,
Как ты обносилась.
И куда ж ты тянешь
Сломанные ветки:
Краше ведь не станешь
Молодой соседки.
Старость не пушинка,
Ель моя, елинка…
Бедная… Подруга!
Пусть им солнце с юга,
Молодым побегам…
Нам с тобой, елинка,
Забытье под снегом.
Лучше забытья мы
Не найдем удела,
Буры стали ямы,
Белы стали ямы,
Нам-то что за дело?
Жить-то, жить-то будем
На завидки людям,
И не надо свадьбы.
Только – не желать бы,
Да еще – не помнить,
Да еще – не думать.
30 марта 1906Вологодский поезд
Ни зноя, ни гама, ни плеска,
Но роща свежа и темна,
От жидкого майского блеска
Все утро таится она…
Не знаю, о чем так унылы,
Клубяся, мне дымы твердят,
И день ли то пробует силы,
Иль это уж тихий закат,
Где грезы несбыточно-дальней
Сквозь дымы златятся следы?..
Как странно… Просвет… а печальней
Сплошной и туманной гряды.
Под вечер 17 мая 1906
Вологодский поезд
Le silence est l'me des choses.
Rollinat
Ноша жизни светла и легка мне,
И тебя я смущаю невольно;
Не за Бога в раздумье на камне,
Мне за камень, им найденный, больно.
Я жалею, что даром поблекла
Позабытая в книге фиалка,
Мне тумана, покрывшего стекла
И слезами разнятого, жалко.
И не горе безумной, а ива
Пробуждает на сердце унылость,
Потому что она, терпеливо
Это горе качая… сломилась.
Ночь на 26 ноября 1906
Часы не свершили урока,
А маятник точно уснул,
Тогда распахнул я широко
Футляр их – и лиру качнул.
И, грубо лишенная мира,
Которого столько ждала,
Опять по тюрьме своей лира,
Дрожа и шатаясь, пошла.
Но вот уже ходит ровнее,
Вот найден и прежний размах.
. . . . . . . . . . . . .
О сердце! Когда, леденея,
Ты смертный почувствуешь страх,
Найдется ль рука, чтобы лиру
В тебе так же тихо качнуть,
И миру, желанному миру,
Тебя, мое сердце, вернуть?..
7 января 1907Царское Село